Дневник двухсотлетнего школьника

МОСЛЕНТА публикует отрывки из мемуаров профессора Вифанской семинарии Филиппа Филипповича Исмайлова. Книга «Взгляд на собственную прошедшую жизнь» охватывает годы детства и юности профессора, который родился в Москве в 1794 году.

В школу и из школы я ходил разными путями, а большею частию зимним рыбным рядом и Варваркою, или по Ильинской улице, мимо Ниренбергских лавок, через Старую площадь. Однажды, идя галлереею, где были Ниренбергския лавки, я увидел, еще издали, что из одной лавки вышла нарядная дама и при выходе приостановилась, смотря то в ту, то в другую сторону.

Когда я поровнялся и взглянул на нее, ничего не думая, она тихонько ударила меня согнутым веером по щеке и сказала: "Ах какой хорошенький мальчик!" Изумленный, я скинул было картуз, но дама возразила: "Ничего, дружок, иди с Богом!"

Продолжая идти, я стал размышлять; забыл и о полднике, с которым, обыкновенно, ожидала меня сестра из школы, голоднаго. Ласковый привет дамы и ея обо мне отзыв пали мне на душу. Прежде я ни мало не думал, хорош ли я собою или худ, хотя меня иногда и хвалили; но с этих пор я стал смотреться в зеркало и охорашиваться.

По приказанию отца, я носил пучок, обвитый черною ленточкою, с шиньоном и косичками, а в праздник и с буклями, только без пудры. Какие были хлопоты для меня и для сестры расплетать и заплетать пучок каждое утро, и сколько у меня с нею было ссор при этой операции и жалоб!

Но отец, студент Екатерининских времен, у которого, как сам рассказывал, однажды у сонного ночью мыши отъели буклю, напудренную мукою, по случаю какого-то праздника, никак не соглашался отрезать пучок и, по его словам, сделать из меня обезьяну.

Прежде пучок мне только надоедал, а теперь я возненавидел его; потому что в школе все почти мальчики ходили стриженые, и это называлось модою. Как же носить пучок тому, кто собою хорош? Стыдно.

Не смея сам просить отца, я непрестанно приставал к сестре, чтоб упросила его обстричь мне волосы, как тогда стриглись. И она, после многих разного рода убеждений, сумела как-то достигнуть желаемого, и отец позволил остричься.

Торжественная для меня минута! Я тотчас побежал в цирюльню, и пучка как не бывало.

Остриженный по моде, я стал франтить, сделался рассеяние, но держал себя, как на улице, так и дома, благочиннее, особенно когда встречался с дамами или девицами.

Природа рано учит нас тактике в обращении с женским полом. Уроки ея хотя начинаются кокетством, но образуют мужчину нравственно. Будь только невнимателен к женщинам, ты сделаешься груб, жёсток и потеряешь много достоинств человека, истинно просвещеннаго.

Учитель третьяго класса был совсем других качеств. Он учил хорошо, но не был строг и телесно не наказывал; близко держал себя к ученикам и в обращении допускал фамильярность; любил шутить, насмехался и нередко рассказывал в классе что-нибудь забавное; когда смеялся, с ним смеялись все, смеялся и я, и мне тогда это нравилось.

Ученики ходили в школу без боязни, любили учителя и были перед ним откровенны; за то не мало завелось ленивых и шалунов. В мое время было, кажется, таких едва ли не на половину: так, по крайней мере, отозвался однажды о нашем классе экзаменатор.

Редко спрашивались уроки, можно было не прийти в школу или не выучить урока безнаказанно. Учеников числилось около 2OO, но переводилось немного, не столько, сколько следовало бы сравнительно с другими классами; исключалось же много.

Грамматика преподавалась здесь только латинская и захватывала синтаксис, проходили всю первую часть арифметики до дробей включительно и начиналась география. Учитель был знающ, преподавал внятно и опущений по должности не делал.