Город

«И круто, и хорошо, и по-русски…»

Москвич разрисовывает улицы ликами святых. Зачем он это делает?

© Фото: @alexandrtsypkov

28-летний московский художник Александр Цыпков рисует граффити. Этим, однако, никого не удивишь, поэтому лучше сразу переходить к сути: на фасадах домов, мостах, в переулках и на крышах Александр рисует иконописные изображения, чтобы вновь сделать это искусство народным, современным, актуальным, но главное — живым. МОСЛЕНТА поговорила с художником о том, как икона покинула пределы храма, можно ли считать это революцией, отчего церковная позолота — это плохо и почему возросшее влияние РПЦ не спасает его работы.

МОСЛЕНТА: Вопрос наивен, но все же: можно ли то, что вы делаете, с уверенностью назвать словом «граффити»? Или это все же фрески?

Цыпков: Если подходить к вопросу формально, то фреска — это архаичная техника настенной живописи по сырой извести, тогда как граффити — нанесение изображений, шрифтов и букв аэрозольной краской. То, что делаем мы, по сути объединение этих жанров: от граффити у нас — баллоны с краской и несогласованность (читай вандализм), а от христианских фресок — иконография.

Ваши работы кажутся каким-то совершенно новым жанром.

Я бы так не сказал… Еще в древности христианские изображения — икона, фреска, мозаика, скульптура — могли спокойно появиться где-то в переулках жилых кварталов, а не только в храмовом пространстве. Подобную традицию сегодня можно встретить в Италии, Испании, Греции. В общем, в основном на юге, где теплый умеренный климат способствует долговечности изображений. В отличие от наших климатических реалий. Что же до наших дней… Почти единственный пример, который знаю, — это город Львов. Там есть и своя иконописная школа, и уличные художники, делающие уличное искусство в христианской иконографии.

Львов далеко, Италия с Испанией еще дальше. Между тем граффити для наших краев жанр не новый. Почему же он до сих пор не впитал в себя традиционные русские изобразительные элементы и мотивы, а калькирует западные образцы?

Не совсем так. Попытки привнести в граффити отечественные мотивы были — например, еще в 1990-2000-е годы «Зачем!» ввели кириллические шрифты в уличное искусство. На тот момент это уже было большим достижением! Что же до традиций — всей этой Хохломы, Палеха, Федоскино, Жостово… Не знаю. Я дипломированный художник и верующий человек. Для меня история России в частности и всего мира вообще неотделима от христианства, как история нашей культуры неотделима от русских традиций. Но сегодня это понимают, увы, единицы.

Обращением к славянству и православным традициям в искусстве был полон период конца XIX — начала XX века. Можно ли говорить о подобном славянофильстве сегодня?

Нет. Сегодня такое просто невозможно. Другая эпоха. Постмодерн перемешал в головах людей все, что только можно, порождая иногда очень странные коллаборации и смешение стилей. На улице господствует фьюжен, иногда довольно шизофренический.

Вы же хотите действовать в рамках чистого жанра?

Да, но в рамках своего представления о нем. То, что делаю я, а точнее, мы — это большой идеологический и художественный проект под названием «После иконы», зародившийся несколько лет назад. Тогда я был еще студентом отделения монументальной живописи Московского художественного института имени Сурикова. Здесь же учился мой друг, ставший нашим идеологом. Так вот, мы решили выстроить диалог о православной изобразительной традиции, поговорить о том, что у нас есть старое и всеми принятое каноническое искусство, а мы бы хотели, чтобы оно заговорило пусть и в рамках канона, но новым, свежим языком. Языком вышивки, скульптуры, объектов, граффити, чего угодно. Мы делаем выставки, рисуем на улицах, участвуем в фестивалях… Хотя началось все вообще с другого — мы были на практике в Ярославской области, где должны были копировать фрески. И тут нам пришла идея: «А давайте сделаем что-нибудь сами! Не все же копировать». И мы стали ходить по руинам разрушенных храмов и рисовать на их стенах. Что? Фрески. Вандализм? Да какой тут вандализм! Эти храмы стоят никому ненужные лет по сто — заброшенные, взорванные, разбираемые по кирпичикам, попросту забытые, умершие вместе с деревней, в которой они стояли. У нас любят говорить, что государство поддерживает храмы, но речь идет лишь о тех, что расположены в пяти-шести крупных городах или являются памятниками культуры. А есть тысячи заброшенных объектов, рассыпающихся на наших глазах. В них мы и стали рисовать. Это было здорово! Так здорово, что стало непонятно, почему мы не делали этого раньше. И почему нам до сих пор не пришла в голову идея делать то, что мы делаем, на улицах. Почему вообще никто не пытается это делать?

Я говорил: давайте напротив какого-нибудь алкомаркета нарисуем икону «Неупиваемая Чаша», исцеляющую от алкоголизма. Давайте нарисуем каких-нибудь святых воинов на отделении полиции. Здорово же? Здорово! И круто, и хорошо, и по-русски…

А банку с аэрозолем я впервые взял в руки в мае этого года, расписывая одну котельную. Первое, что я изобразил на ее стене, был лик Иисуса Христа.

Это круто. Правда. Но лично мне пока не до конца понятны мотивы: вы делает то, что делаете, из любви к иконописному искусству или несете некий идеологический посыл?

Про любовь к иконам — это правда. Они ведь не только рисунки, а образы, смыслы. Но есть у меня и еще одна задача: выступить с протестом против декоративности и манерности того дизайнерского стиля, который заполнил заново расписанные храмы. Ведь как было? На протяжении эпох стили сменяли стили, случались новые Возрождения и новые падения — в том числе и вкусов. Не оставалась в стороне от всего этого и иконопись. То, что я вижу сегодня в храмах, — это, на мой взгляд, как раз и есть падение вкуса, утрата большого стиля, замена Дизайна — дизайном. Да, у нас есть сейчас потрясающие иконописцы, живые классики, делающие отличные проекты-стилизации древнего искусства, но именно стилизации, а искусство должно жить, развиваться.

А оно не развивается?

Так получилось, что у многих наших людей в головах —максимум конец позапрошлого — начало прошлого века. А потому они категорически не готовы и не хотят развивать искусство дальше. Но русская икона должна впитать в себя все: и модерн, и авангард, и кубизм, и прочее. Она не должна отставать более чем на сто лет от всего остального. Сохраняя каноны, она должна трансформироваться, потому что меняется мир вокруг нас. Иначе выходит фальшь, которую очень хорошо чувствуют все — и верующие, и не верующие, но особенно молодежь. Это касается всех. И католиков тоже, потому что ты уже просто не можешь верить во все эти вырезанные из дерева фигуры Христа. Как не можешь верить в эту нашу ужасную манерность и позолоту, способную впечатлить только бабушек-прихожанок. Но это мертво. Это зомби-искусство. В нем нет жизни. И, честно говоря, меня эта ситуация немного достала. Но есть и другая сторона: например, когда батюшка, совершенно не разбирающийся в истории искусств и не имеющий вкуса, начинает всем вокруг навязывать свои представления о прекрасном, определять, как и что профессиональный художник должен рисовать.

Но что именно вы хотите сделать с иконой? Содрать с нее позолоту?

Да. Но не для того, чтобы вернуться к истокам. Это невозможно, потому что мы не лучше и не хуже, а просто другие, мы иначе воспринимаем мир, чем сто, триста, пятьсот лет назад. Поэтому писать иконы так, как это делали раньше, — то же самое, что заново строить египетские пирамиды. Да, они гениальны, но бездумное повторение давно минувшего — это всего лишь бессмысленная трата времени и сил, а значит, на выходе у нас получится пустышка. Я же хочу, сохранив каноны, икону осовременить. Осовременить хотя бы тем, что вынести ее из пространства храма на улицу. Вроде ничего страшного, и уж точно ничего запрещенного и противозаконного: икона, как и фреска, вполне может размещаться на фасадах. Но и это вызывает бурную реакцию и вопросы у многих людей.

У кого именно? Представителей РПЦ?

Как раз у них вопросы ко мне возникают крайне редко. Чтобы делать граффити, я брал благословение, много лет обсуждал этот вопрос и с художниками, и с батюшками. И все дали мне добро. Однако то, что я делаю, сильно раздражает каких-то безумцев, фанатиков, провинциальных иконописцев. Им нечего мне предъявить, но в силу глупости их в принципе раздражает все новое. Они боятся этого нового, как, скажем, боится поехать за границу человек, не сделавший это в первые пятьдесят лет своей жизни. И вот эти люди включали какую-то странную логику. «Во-о-от, кто-нибудь придет, — говорили они, — и что-то напишет на нарисованном тобой лике! Или как-нибудь осквернит его!» — «Но тогда это будет не совсем человек, — отвечаю я им. — И потом, если придерживаться этой логики, давайте вообще уберем все фасадные иконы с храмов: вдруг какой дебил начнет в них стрелять? Или может поджечь храм, как сделал придурок в Кондопоге. И что? Теперь вокруг каждого храма и монастыря выставлять охрану?» Нет, я не знаю, что в голове у этих людей… Может, их просто пугает граффити как жанр.

Есть и другие люди, пугающиеся граффити, — работники ЖКХ. Они часто замазывают ваши работы?

Всегда.

Не есть ли это оскорбление чувств верующих?

Теоретически — да. Но не мне же подавать на них за это в суд. И потом… Кто это делает? Рабочие из Средней Азии, у которых, с одной стороны, по понятным причинам нет никаких чувств относительно, скажем, Богородицы, а с другой — есть четкий приказ от начальства. Ему платят зарплату, он закрашивает… И хорошо, что просто закрашивает. Куда хуже было бы, если бы какие-то идиоты поверх лика написали бы какую-нибудь гадость. Вот из-за этого я действительно переживаю. Но пока получается так: вокруг моих граффити возникает по 20-30 новых, но никто, совершенно никто не рисует поверх моих работ. Может, не поднимается рука?

Сколько граффити вы уже сделали в Москве?

С десяток примерно, еще в Крыму рисовал, в Подмосковье. В Москве в основном — в районе от Киевской до Кутузовской, потому что очень люблю это место. Я стабильно рисую там Спасителя, Нерукотворный Спас, Пантократора, Иоанна Предтечу, Богородицу, Николая Чудотворца, Ангелов, воинов. Конечно, хотелось бы выбирать для этих изображений места со смыслом, но — не до того, увы. Приходится использовать места потише, задворки, ниши под мостами, крыши, как это делают все граффити-художники.

Гм… Честно говоря, я был уверен, что при нынешнем отношении властей к Церкви у вас проблем вообще быть не должно.

Увы, все совершенно не так. Как у всех прочих, кто делает свои рисунки на улицах нелегально, у меня в любой момент могут быть неприятности с полицией. Я делал попытки согласовывать свои планы с администрацией районов, спрашивать и договариваться, но каждый раз встречал непонимание на стадии эскизов. Чиновники странно смотрели на меня и спрашивали, не хочу ли я нарисовать каких-нибудь животных, птичек, рыбок или сценки из мультиков.

© 26 Псалом Александр Цыпков изобразил на стене в соавторстве с Ольгой Шумовой

Может, боятся разжигания?

Да вы что! В Сирии напротив храмов стоят мечети. И что? Что-то из этого нужно сносить? Никто никому не мешает. Тем более что у нас у всех единый Ветхий Завет, да и сама религия очень много говорит о веротерпимости.

А вы как человек православный как бы отнеслись к тому, что, положим, на московских фасадах появлялись бы граффити мусульманские? Вот хоть с сурами из Корана.

В Москве уже столько всего есть… Да и суры в Коране очень разные.

И все же?

Священник Алексей Мечев говорил: «Стены между конфессиями высоки, но они не доходят до неба». Я уверен, что древняя мудрость куда лучше надписей «Все менты козлы!», «Давайте умрем» или «Прыгни с крыши!» Я же, если бы мне дали свободу рисовать на стенах города, с удовольствием наполнял пространство улиц своими большими и интересными работами.