«У нас, у буровиков, везде деревни, девки...» Сибирский геологоразведчик — про поиски золота на Севере, алмазные рудники, артели и замкнутый круг

Про выбор специальности

За 18 лет в профессии я не был только на Кольском полуострове, на Сахалине и на Чукотке. Остальные все севера облазил: Ямало-Ненецкий округ, Норильск, Якутия, Хабаровский край, Магаданская область, Камчатка. Плюс Забайкалье, приграничье с Китаем, Башкирия. Везде побурил.

Геологоразведчиком я стал не потому, что с детства об этом мечтал, просто так сложилось. Выпустился из школы в 1996 году, как раз начиналась вторая чеченская кампания. И у меня было два варианта: поступить или ехать по призыву в Чечню.

Сам я из Иркутска. Поступил в наш Политехнический институт, который, пока я учился, стал университетом, а сейчас это уже научно-исследовательская академия. Короче, Политех.

Мне, молодому-зеленому, наобещали молочные реки и кисельные берега, изложили всю эту геологическую романтику. Я уши развесил и на факультете геологоразведки, геоэкологии и геоинформатики выбрал специализацию технологии разведки — РТ. Если полностью, то это называется «механическое вращательное бурение на твердые полезные ископаемые».

Про практику в Якутии

Первая практика была в 2001 году на самом севере Якутии, в низовьях Яны, где она впадает в Ледовитый океан. Сотня километров до моря Лаптевых.

Дерн, мох, местами кустарник, деревьев практически нет — тундра. Если что-то торчит из земли, то это максимум два метра — лиственница, вся в крючок завернутая. Рядом река поменьше Яны впадает в море Лаптевых. Рыбачили мы там хорошо.

Не все там деловое. Бивни, которые выходят на поверхность, особенно кончики, соприкасаются с кислородом и будто в пенопласт превращаются — выветриваются и крошатся. Сохраняются те, которые остаются вне доступа, вмерзшие. Такая вот дичь, настолько далеко от цивилизации.

У нас была буровая установка на базе вездехода. В нашем случае мачту-вращатель прилепили к крыше обычного вездехода ГАЗ-71, работающего не на дизеле, а на бензине. Жрала вся эта конструкция, конечно, как не в себя, но партия оплатила, надо было разведку вести. А искали мы бурый уголь, чтобы обеспечить им Батагай — поселок городского типа ровно посередине между Якутском и морем Лаптевых.

Про условия и алкоголь

Я, когда уже стал работать, активно закладывал, по этим всем вахтам без бухла — вообще никак. Потому что вот, например, условия на два месяца в тундре: вездеход с буровой установкой лазает в радиусе трех километров от базовой точки. Там два вагончика из палаток, в каждом — печка-буржуйка из здоровенной трубы диаметром сантиметров 70. Если ее перегреть, жара — хоть вешайся.

Вагончики на металлических санях с бортами из досок и каркасами под палатки, обычные армейские брезентухи. Внутри нары на четырех человек. Плюс телега с продовольствием — обычный полуприцеп на четырех колесах и бульдозер. И нас человек десять — геолог, бурильщики, вездеходчик и его помощники.

Закидывают вертолетом, после чего сани с твоим вагончиком цепляют к вездеходу или бульдозеру, и начинается особая история. Двое суток можно ехать какие-нибудь 100 километров. Техника подрывная, конечно, но базовая скорость у нее никакая.

Гнуса в тундре страшное количество, все лето ходишь в куртке-энцефалитке, в шляпе с сеткой, а на ногах всегда — закатанные болотники. До шорт за двухмесячную вахту раздеваешься всего раза два.

Про геологоразведку во времена СССР

Когда развалился Союз, информация о месторождениях потерялась или стала закрытой. Сохранились обрывочные сведения. Обурено было очень много площадей, и по Крайнему Северу, и по Забайкалью.

В 1990-е эти документы зажимали какие-то местные князьки и просили такие бабки, что дешевле было заново обурить местность и составить свою карту залежей, чем я и занимался основную часть карьеры.

Про буровой бизнес в нулевых

Мы перебуривали, в 80 процентах случаев шли по старым вешкам — 1980-х, иногда 1970-х годов. При Союзе разведка велась очень активно. Как раз после перестройки этой информацией стали приторговывать. В таких условиях в двухтысячных и стал развиваться буровой бизнес.

Мы тогда еще дружили с америкосами, канадцами и производительной частью Европы — Швецией, например. Откуда и первые буровые станочки появились. Наша техника — своеобразная. Мы вели передовые разработки, делали опытные образцы. Но они не получили развития, и все, на чем приходилось работать, было очень топорным. А на Западе люди в добывающей индустрии наши сведения получили, в разработке оборудования довели это все до состояния конфетки и выпустили технику. Так буржуи нас в этом плане обскакали. Соответственно, работать на их оборудовании — одно удовольствие.

Мы занимались колонковым бурением, алмазная коронка от 59 до 114 миллиметров — вот был наш диапазон. И бурить мы могли от 200 метров до километра. Хотя был отдельный заезд, когда мы бурили 1800 метров. Сверхбольшие глубины, такого у меня после не было. Мы тогда искали уран — стратегическое топливо. По нашим данным туда даже стали прокладывать железную дорогу, но в какой-то момент все заморозили.

Про бурение

Всегда эта работа выглядит и делается одинаково. Когда проект масштабный, оборудования привозят больше, не один станок, а от трех до восьми. Например, когда мы на рудник прибываем и приращиваем запасы. Соответственно, и лагерь разрастается. Когда бурили сверхглубокий уран, у нас работало 22 буровых станка и 70 человек их обслуживали.

Когда все поле обурили, керн достали, результаты описываем и сдаем. По нашим показателям рудное тело вычисляют в 3D-модели, рассчитывают его вес, объем и рентабельность вскрытия.

Про вахту и артели

Вахтовый метод ограничен трудовым законодательством. Как правило, это два месяца работы, два месяца дома.

Мы работали на артель и жили, по сути, внутри всей этой организации, но отдельно, так что свободы у нас было больше.

Артели — отдельная статья, у них там свои волчьи законы. Можно долго рассказывать про все их приемы и подсидки, как люди друг друга лишают зарплаты в свою пользу. Коллектив накаленный, считай, год — одни и те же лица, одна и та же локация.

У нас, у буровиков, с этим посвободнее: в одном месте отбурили — в другое уехали. Везде деревни, девки. А у артельщиков мало того что сухой закон, так еще и перемещаться некуда. Деревень рядом, как правило, нет, места глухие, режим по сути закрытый. И люди, конечно, с ума сходят.

Про волчьи законы

Там жестко. Например, весну оттрудились, лето закончилось, время к осени, и приходит к тебе твой мастер — старший по работе. Втихую приносит, ставит пузырь. Потому что пить же нельзя, а тут скоро конец вахты. И говорит: «Коля, давай тяпнем».

Двое пузырь этот раздавливают, расходятся. Утром опять на работу, Коля с перегаром. Мастер начальнику участка показывает пальцем на Колю и говорит: «Опять пьяный, конец сезона, значит, у него будет КТУ 0,5 (коэффициент трудового участия — прим. «Мосленты»)». Это значит, полставки он получит — очень жестокое наказание. Представить себе такое: почти год трудился — и тут ползарплаты улетает.

Но таким образом подобных Коль у этого мастера набирается несколько, и в итоге он сам получает больше. Так что все это ради наживы. Вот до таких отношений людей доводят все эти бытовые перипетии. До такого они скатываются.

Про расчет на месте и два дня пьянки

В районе Тынды, в южной части Якутии, некоторые мужики не могут с вахты выехать. Конец сезона, ноябрь месяц, снежок уже выпал, они получают расчет на месте. После года воздержания впервые покупают алкоголь. И при этом должны ехать на поезде в западную часть России.

Только такой Коля до вокзала добирается, сразу и менты его любят, и проститутки... А Коля пьяный — Коля щедрый. Кончается история двумя днями пьянки в этой злосчастной Тынде — и все, Коля голый. Тут же возвращается в артель, сторожить и слесарить там за копейки, ремонтировать технику, чтобы было на жили-были. Так что до дома он не доезжает, остается до весны, и тогда начинает следующий сезон. Многие по этому кругу прошли не раз, не могли вернуться домой годами.

Про алмазы и рудники

В Якутии самый западный город — Мирный. Там шахты, алмазный карьер «Мир». Он уже закрылся, и теперь там снизу пытаются алмазы достать. Километр и 400 метров подкопали и пытаются оттуда достать самый конец конуса. Его там осталось процентов десять кимберлитовой трубки (это туфовая мягкая порода, внутри которой содержатся сгустки углерода — те самые алмазы). Рядом продолбили вертикальный ствол — шахту метров 12 диаметром. Лифт, подъемник. Человек 12-18 в люльку эту входит — и все, полетели вниз.

Второй рудник — в 22 километрах, «Интернационал». Там глубина уже 1500 метров. Подземную выработку сделали вокруг кимберлитовой воронки. Выработанную породу опять загружают в скважину, уплотняют ее и дальше работают, так обеспечивают себе основание. На смену туда спускается человек 100. Работа в три смены по восемь часов, большой комплекс — раздевалки, баня, сушилка.

Пространство замкнутое, и каждый раз по выхлопу ясно, что, несмотря на все запреты и проверки, перед работой один-два из этой смены возливали вчера конкретно. Подобные ощущения и на большом лифте на вертикальном створе, который по часам летает, развозит смены.

И вот мы там бурили в сторону. Задача была — найти ответвления, остатки. Наши туда залезали на 16 часов (чтобы больше заработать, после восьмичасовой смены не поднимались, что, конечно, всеми правилами запрещено).

Про зарплаты

В артели работать такой бешеный срок, 11 месяцев, люди соглашаются потому, что получают кучей все деньги сразу, а это в наши дни — полтора-два миллиона рублей.

Буровики за свою двухмесячную вахту тоже получают неплохо. Заработок у меня обычно строился не на подтверждении запасов. Нашли — не нашли, а мы получали за метраж, который отбурили. В изначальном договоре назначается цена метра. По итогу 150-200 тысяч в месяц получается, а у кого-то даже и по 300.