«Начальник поезда приносил нам пол-литра и сосиски». Олег Басилашвили о женах, ночных путешествиях и жизни в коммуналке

О Собчаке и собственной даче

Построить в дачном поселке домик мне предложил режиссер Семен Аранович, бывший в ту пору председателем Ленинградского отделения Союза кинематографистов. Соседние участки приобрели мои друзья: Леша Герман (режиссер Алексей Герман — прим. ред), актер Владислав Стржельчик, сценарист Виталий Мельников, Анатолий Собчак.

С начала пандемии я постоянно живу на даче. При эпидемиях вообще лучше подальше держаться от толпы. К тому же здесь более чистый воздух.

К сожалению, моими руками на даче лично построено очень мало. Моими заботами — да, но не руками.

О крашенных губках и филологии

Мои родители были против того, чтобы я стал артистом. Папа даже просил выключать радио, когда актеры читали стихи. Я говорю: «Почему? Там же Качалов читает стихи Пушкина!» А папа отвечает: «Выключи. Народ голодает, а у них щечки нарумянены, губки подкрашены, глаза подведены».

Я понимал, что не выдержу экзамены на филфак МГУ, поэтому пошел в студию Московского художественного театра: в тайне от семьи сдал документы в Школу-студию МХАТ и был принят.

О переезде в Ленинград и Татьяне Дорониной

Еще со студенческих лет я боготворил Московский Художественный театр. Понимаете… Там на сцене были живые люди! Скажем, сегодня Алексей Грибов был Чебутыкиным в «Трех сестрах», а завтра он — Лука в «На дне». И это были абсолютно разные персонажи, но не играемые актером Грибовым, а совершенно живые, пахнущие, настоящие.

Такого не было ни в одном театре Советского Союза, поэтому я очень хотел попасть именно туда. Но — МХТ был переполнен артистами. Так что нас туда не приняли туда, а направили в Сталинградский театр, куда мы и поехали. Потом попали в театр имени Ленинского комсомола в Ленинград. Мы — я и моя первая жена Татьяна Доронина.

Так сложилось, что Татьяна Васильевна, будучи ленинградкой, переехала жить в Москву. А я, москвич, остался в Петербурге.

О Москве и жизни в коммуналке

Меня очень тянуло в Москву. Это моя родина. Здесь находится кладбище, где мои близкие люди похоронены, и улица, на которой я вырос. Это Покровка, дом 11, квартира 15, четвертый этаж, коммунальная наша квартира. До революции она вся принадлежала моему деду, а после стала коммуналкой. Наши соседи — Костя, Ася, ее мама Мария Исаковна и так далее. Все мы были дружны. Ругались часто, но это была одна семья.

О черных ночах и мелких словах

Я тоскую по Москве, но очень люблю Петербург. Люблю его зимы, и черные ночи, и белые ночи, и все, что с ним связано.

И, конечно, бесконечно уважаю людей, доказавших, что во время блокады они остались людьми, хотя условия были совершенно нечеловеческие. Я боюсь даже назвать слово, которое обрисовывало бы то положение, в котором они жили во время блокады. Как это назвать? Слово «трагедия» не подходит. Слово «горе» не подходит. Все это чересчур мелкие слова… Что с ними происходило, как они выжили? Вокруг было много дряни: и людоеды, и воры, и люди, богатевшие на этой блокаде. Все было. Но ядро ленинградцев осталось вот таким крепким. И честь им, и слава.

О сложной ситуации и отказе переехать в Москву

Мне неоднократно предлагали перейти в театры Москвы. Но как я мог уйти из своего Большого Драматического театра, уйти от Товстоногова (Георгий Товстоногов, с 1956 года главный режиссер и художественный руководитель Большого драматического театра имени Горького в Ленинграде — прим. ред.)? Это был лучший театр Европы, а может, и мира в свое время! Потом, когда Товстоногов заболел, мне еще раз предложили переехать. Но как я мог уйти в данной ситуации? И еще были предложения — уже когда он умер. Но я так никуда и не ушел.

Об Алисе Фрейндлих и цепких лапах поклонников

Алиса Бруновна — большая планета. И я благодарен судьбе за то, что она сделала меня партнером Фрейндлих.

Я многому у нее учусь. Прежде всего, внутреннему мужеству, о котором она никогда не говорит. Понимаю, чего ей стоит оставаться такой гибкой, такой подвижной, всегда элегантной и вечно молодой...

А еще Алиса Бруновна — очень добрый человек. Она никогда не отбрыкивается от поклонников, которые толпами собираются у театра, чтобы просто ее увидеть. С каждым беседует, спрашивает имя… Я вот не такой: мне всегда хочется скорее вырваться из этих цепких лап моих поклонников. Но я тоже пытаюсь подражать Алисе, учусь у нее.

О негодяях и писателях

В отрицательных ролях больше правды, потому что писатели хороших людей пишут с себя, а плохих — видят со стороны. И у них тут взгляд значительно острее. Поэтому отрицательные персонажи у наших советских писателей значительно интереснее, чем положительные, и убедительнее. Поэтому их интереснее играть. Они многограннее, понимаете?

О «Красной стреле» и сосисках

Представляете, сколько ночей мы, актеры, провели в «Красной Стреле» (скорый поезд «Красная Стрела», курсирующий между Москвой и Ленинградом — прим. ред.)? У нас даже был там знакомый начальник поезда, который обязательно заходил к нам в купе, зная, что мы едем прямо со спектакля, что мы голодные, усталые. А у него кастрюлечка, оттуда пар, пахнет хорошими сосисками, и пол-литра или графинчик. Он говорит: «Ну, прошу!» «А вы?» «Нет-нет, я начальник поезда, мне нельзя». И уходил.

А сколько встреч! С Женей Евстигнеевым, моим сокурсником, моим любимым человеком, моим другом сколько раз мы в поезде встречались. Стоим, в тамбуре говорим, а тамбур качает, трясет, а он что-то рассказывает…

Если бы я был писателем, написал бы целый рассказ или книгу о «Красной Стреле».

О жене и любви

Если бы не моя семья, я не был бы тем, кем сейчас являюсь. Может быть, был бы в тысячу раз хуже, мельче, завистливее, злее… Но у меня есть Галина Евгеньевна Мшанская, моя жена, с которой мы живем уже очень долго, и которой я по гроб жизни благодарен за ту любовь, ласку и понимание меня, которое я всегда чувствовал.

И, конечно, я ей благодарен за то, что у нас две дочки. Очаровательные девочки, хотелось бы сказать, но они уже давно не девочки, а довольно взрослые люди. Но все равно для нас они девочки — хорошие, добрые, умные, каждая по-своему. И мы их очень любим.