«При Сталине врачей сюда ссылали…» В России хотят вернуться к советской системе распределения. Через что прошли пережившие ее люди?

Про поселочек на Севере

Когда в 1956 году мы с моим мужем, Олегом, заканчивали Первый медицинский институт, перед самым распределением приехали вербовщики с Севера. По сути, там предлагали те же условия, что и везде, но платили с надбавкой, и мы согласились поехать. Если в Москве была зарплата 700 рублей, то там — 1000. Плюс еще каждый год к зарплате прибавлялось по 10 процентов, и стаж считался год за полтора. С нашего курса туда поехали человек пять-шесть.

Если из Москвы ехать в Воркуту, сначала будет город Ухта, где тогда находились и райздрав и вся власть в этой части Коми АССР. А оттуда уже на машине за 200 километров — Войвож. Это поселок нефтяников, дорогу к нему делали заключенные. В нескольких километрах от Войвожа — маленький поселочек Крутая. Вот туда-то нас сначала и отправили.

Поселок был небольшим — больничка, магазин и двухэтажные деревянные дома. Рядом — остатки лагеря для заключенных.

Внутри домов был газ, туалет — на улице. Мыться ходили в баню-душ, куда надо было записываться. Времени давали час, за который надо было успеть и помыться, и постирать.

Нам дали комнатку в коммуналке — метров восемь. Одни соседи были — бездетные муж с женой, другие — туберкулезники, высланные муж с женой и двумя детьми.

Про кровать из больницы, самодельный шкаф и стол для пинг-понга

Комнатка наша была очень маленькой: в длину помещались железная кровать-полуторка и самодельный шкаф.

Кровать дали в больнице. Где-то еще мы разжились тумбочкой и кухонным столом. Диван сами соорудили — поставили по краям козлы и постелили на них доски. Сделали спинку, подлокотники. Я ткань купила, сшила чехол с оборкой, спускавшейся до самого низа. Так что диван выглядел отлично. Стоял напротив кровати.

Шкаф тоже соорудили сами. В углу пристроили к стене каркас из деревянных брусков — получился прямоугольник. Вместо стенок — ткань, а внутри закрепили палочку, на нее повесили вешалки с одеждой. Туда мы ставили и чемодан, и обувь, так что комната выглядела уютно и аккуратно.

Про заботливого главврача и первые покупки

Развлечений на Крутой не было никаких. При этом уже тогда у всех там стояли телефоны, связь была через коммутатор. И меня так это умиляло: звонишь кому-то, человека дома нет. На коммутаторе девушка говорит: «Наверное, он к другу пошел, сейчас узнаю». Пощелкает, найдет. Совсем маленький был поселок. Все друг про друга знали, кто что купил, кто что на обед ест.

Еще в Москве мы получили подъемные и хорошо подготовились: купили теплую обувь, меховые шапки, пальто зимние. Но уже на Крутой до первой зарплаты денег нам не хватало. Заплатить должны были дня через три, и мы варили крупы, которые у нас оставались. Неожиданно Олег приходит с работы с покупками и рассказывает, что главврач принесла ему деньги в долг. Оказывается, ей продавщица доложила: доктора уже два дня в магазин не ходят. А холодильника не было, и за всем, кроме круп и макарон, надо было ходить регулярно.

Вещи мы покупали по почте, заказ делали, и нам все присылали. С первой зарплаты купили приемник, а со второй — швейную машинку, она до сих пор со мной. Потом проигрыватель для пластинок выписали. Вот это были наши самые первые, самые ценные вещи.

Про медиков, высланных и приехавших по собственному желанию

В Крутой из медиков были мы, то есть два терапевта, и детский врач. Мы вели прием всех подряд — и детей, и взрослых, со всеми типами заболеваний. И каждую ночь кто-то из врачей дежурил. Мы оставались дома, но если был вызов, шли в больницу или по адресу к пациенту.

В первые же месяцы мы познакомились со всеми местными медиками — и из Войвожа, и из соседних поселков. Врачи почти все были не местные. Одних выслали в сталинские времена, другие сами поехали за заработком. Те, кто прожил на Севере 10 лет, получали уже двойную зарплату. Много медиков было из Ленинграда.

Мы еще на Крутой жили, пришла путевка на окулиста учиться. Олег сказал — езжай, это лучше, чем терапевтом потом быть. И я на полгода отправилась учиться в Ташкент. После этого меня перевели в центральную поликлинику на Войвож, и Олега туда же — терапевтом.

Про беременность, рыбу и призовой свитер

Войвож — поселок нефтяников. Там в больнице были уже все стационарные отделения: хирургия, терапия, родильное отделение, детское отделение, лаборатории, рентген.

Здесь нам тоже дали комнату в коммуналке, теперь уже побольше, метров 16-18. В этой квартире был не только газ, но и туалет с ванной.

В местном магазине продавали очень вкусную рыбу — муксун, как сейчас помню. Я такой никогда не ела — северная рыба, жирненькая.

В Войвоже я поработала беременная, потом уезжала рожать в Москву. Декрет там отсидела, сына ненадолго оставила у мамы, сама вернулась на Север. А через какое-то время и его привезла, Андрей там ходил в детский сад.

Олег организовал в Войвоже волейбольную команду из девушек. Они ездили на соревнования то ли в Ухту, то ли в Воркуту и заняли первое место, им дали призы. Олег говорит: «Могут свитер дать, могут что-то другое». Мы выбрали шерстяной свитер, его и Андрей потом носил, когда подрос.

Про тьму, дружбу и судьбу

Полярной ночи в тех местах не было, но день зимой становился очень коротким — на вторую смену я шла к двум часам, а к трем уже темнело.

Люди много трудились, чтобы зарабатывать. Нефтяник, наш сосед, приезжал только на выходные, всю неделю в соседней комнате были только его жена с дочкой.

На Севере вообще живется нормально, только надо чтобы компания была, дружба. Мы сдружились с хирургом, Николаем Ивановичем, у которого и старшая дочь была хирургом, а младшая при нас приехала после медицинского института, стала терапевтом. Он был арестован и выслан во время войны, рассказывал, как это произошло. Семья его жила тогда в деревне, в выходной день он вернулся из бани домой, все сидели за столом, и тут за ним пришли. Жена его вскоре после этого умерла, дочки оказались в детдоме. Он их разыскал и забрал в Войвож, куда его отправили на поселение.

Про тоску по Москве

Мы рассчитывали, что поживем, деньжат заработаем, приедем и квартиру купим кооперативную. Но не получилось.

Олегу досталось, — пока я училась, пока была в декрете, он все время жил один. И ему не нравилось работать терапевтом. Конечно, ему все это надоело, и он захотел в Москву, в аспирантуру. Поехал, поступил на судебную медицину, и я с ним вернулась.

Ничего особенно скопить не удалось. У меня были то учеба, то декрет — все лишние расходы.

Больные его любили, но он не хотел оставаться простым терапевтом.

А мне там нравилось. По сути мы работали как семейные врачи. Ведь оттуда никуда не поедешь, со всем идут к одному доктору. А это было то, чему нас учили. У нас и в дипломе написано, специальность — лечебное дело.

И получилось, что когда Олег поступил в аспирантуру, я вынуждена была вернуться в Мосвкву. А так бы я не поехала, потому что была довольна — тут мне, как молодому специалисту, сразу предоставили рабочее место, я сразу вошла в профессию. Без этого распределения, без контракта на работу на Севере сама бы я на такую ответственную работу не попала.

Каждую ночь, с девяти вечера до девяти утра, оставался дежурный медик. Когда выпадала твоя очередь, на тебе были все специальности: терапия, хирургия и все прочее. Когда поступали вызовы, это все ты обслуживал. Если можно было сделать все своими силами, старались хирурга или гинеколога не вызывать. Хочешь-не хочешь, нужно было вертеться и думать, принимать решения.

Про самостоятельность

Потом, когда я приехала в Москву, на меня коллега жаловалась. В Войвоже мне, окулисту, с кем было советоваться? Консультант — за 200 километров, в Ухте. Это значит, что машину-санитарку брать на день и везти пациента туда. Часто так делать не будешь, так что я привыкла думать сама.

А в Москве нас было двое врачей в кабинете, мы в две смены работали. И было заведено так: чуть в чем сомневаешься — на консультацию в клинику. А я к этому не привыкла. Так врач-сменщица на меня нажаловалась, что вот, Матвеева такая самоуверенная, мало больных посылает на консультации. Мне тогда досталось — она главврача вызвала, председателя парткома, всем на меня наклепала.

В общем, веселая была жизнь.